Агриков меч - Сергей Фомичёв

— Я знаю, — кивнул Сокол. — Князя повстречал.

— У Мены?

— У неё.

— А с мечом что? — набрался смелости Тарко.

Сокол, устраивая на лавке постель из плаща и сменной рубахи, пересказал вкратце, что ведунья в дыму увидела, о чём догадалась, что сам Сокол сложил одно к одному. Новости Тарко не порадовали.

— Значит, меч крови хочет? — переспросил он, выделив главное.

— Хочет, — кивнул чародей, положив в изголовье мешок.

— А может, против хорошего человека он навострён? — засомневался юноша. — Может, его придержать лучше, спрятать, утопить где-нибудь…

— Правильно вопрос ставишь, — хмыкнул Сокол, укладываясь и забрасывая на ноги остатки плаща. — Вот и это нам с тобой предстоит разузнать.

Варвара часто ходила по комнате из угла в угол или садилась на лавку и сидела часами, устремив взгляд сквозь стены. Мысли путались, наслаивались одна на другую, важное мешалось с второстепенным. Что её волновало больше — вина перед мужем, боязнь наказания или ужас перед тем, что случилось? Неспособность разобраться в страхах пугала тоже.

В тот день, когда Павел вернулся из похода на вурдов, Варвара сказалась больной — благо, что обманывать ни мужа, ни девок особенно не пришлось — лицо её горело, руки дрожали, а ноги ослабли настолько, что даже встать с постели княжна не могла.

С тех пор она вот уже неделю не покидала терема. Хотя трясучка прошла, и княжна могла уже показать улыбкой, будто всё с ней в порядке, но от себя-то самой пережитое поддельной улыбкой не скроешь, не спрячешься за внешним спокойствием.

Она не знала, что ей теперь делать, как сказать мужу о ночном госте, пришедшем к ней в его Павла личине, пока сам он гонялся по деревням за вурдами, и нужно ли говорить вообще? Решись она рассказать, Павел, наверное, не поверил бы ни единому слову, ещё вздул бы жену хорошенько, изгоняя блажь и дурные грёзы. Но не только страхом перед наказанием объяснялось её молчание. Прежний муж вернулся — пылкий в делах и совершенно равнодушный к Варваре. Всегдашнюю его холодность, которую не смогла поколебать даже мнимая болезнь княжны, неописуемая страсть памятной ночи только подчёркивала. И осознание этого тоже пугало.

По прошествии времени, она и сама не была уверена, было ли то наваждение или явь. Воспоминания казались ясными, зримыми, таких не остаётся, когда увидишь что-то во сне. Не только разум, но и тело помнило прикосновения чужих рук, чужую ласку, чужие поцелуи, которые, впрочем, чужими она тогда не считала. Но и однозначно поверить в то, что всё случилось взаправду, она не могла. Никак не укладывалось это в её прежние представления. Так не бывает, и так было.

***

По торговым рядам и примыкающим к торгу улочкам, ещё не вполне застроенным, но людным, ходил, ведя за собой лошадь с подводой, небольшой мужичишка — купец. Он робко заглядывал в каждый двор, где слышался стук топоров, подходил к каждому встречному человеку, предлагая товар. А то и просто выкрикивал, ни к кому не обращаясь:

— Гвозди, скобы кому? Петли, углы! Крючья, кольца!..

Но несмелые призывы редко привлекали к мужичку внимание горожан, и голос его становился всё тише.

— Почём? — иногда спрашивали люди.

Купец называл цену, и народ шарахался от него, как от чумного.

— Да у нас тут вдвое дешевше любой кузнец продаст, — удивился один прохожий.

— Иди отседова, урод, — отмахивался другой. — Откуда ты только взялся здесь такой недотёпа?

Мужичок был растерян, расстроен и обижен до слез. Его превосходный товар оказался никому не нужен. Хотя из дворов порой доносились возгласы, требующие найти какую-нибудь железяку или клянущие плохое качество изделий, но стоило купцу туда сунуться, предложить искомое, как он неизменно получал в ответ ругань. С самой зари ему не удалось продать ни единого гвоздя. И это значит, что дело рушилось на глазах. Нечем было платить за ночлег, за еду, не на что было купить корму лошади. Все свои средства он вложил в это трижды проклятое железо.

Мужичок встал посреди улицы, не зная, что ему делать дальше — то ли лошадь продавать, пока не издохла, то ли самому в холопы идти. Таким, растерянным и унылым купца и застали два юных князя, прогуливающихся по городу.

Борис обошёл повозку, посмотрел с жалостью на кобылу и подошел к мужичку.

— Ты откуда такой? — спросил он. — Как звать тебя?

— Из Кадома я, — ответил тот безучастно. — Ондропом зовут. Вёз мёд в Мещёрск, да не успел к большому торгу. Вот парень один в Елатьме встретился, присоветовал сюда, в Муром, гвозди всякие везти — дескать, строительство здесь великое, всё, что ни есть купят. С руками, говорил, оторвут. Шалопай он, парень этот, шалопай и пройдоха. Даром, что рыжий.

— Сам-то чем думал? — удивился Борис такой наивности. — Мало ли чего тебе насоветуют? Сказали бы хворост сюда везти, так повёз бы?

— Дурень! — влез в разговор Пётр. — Лучше бы ты мёд привёз. Мёда-то как раз здесь нехватка. Все гвозди везут, и крюки. А у нас леса всё больше сосновые да еловые, пчёл мало, а бортников опытных и того меньше.

— Так кто мог знать? — развел руками неудачливый купец. — Теперь что ж, если по здешней цене всё продавать, то только себе в убыток. И назад повернуть не могу. Сперва хоть лошади на прокорм заработать надо. Эх, вот ведь бывает непруха!

Он ещё долго сокрушался, ругая и себя, и неведомого рыжего советчика, обещавшего молочные реки с кисельными берегами, и судьбу-злодейку клял, что завела его на елатомский постоялый двор.

Борис Ондропу поддакивал, сопереживая, потом вдруг уселся на повозку и хитро эдак сощурился.

— Хочешь, помогу тебе товар продать? — спросил княжич. — И не бросом, а за твою цену?

— Да ну? — удивился купец.

— Как ты его продашь? — спросил с недоверием Пётр.

— Поехали на торг, покажу, как продавать надо, — с задором произнёс Борис и соскочив с повозки зашагал вперёд.

Ондроп не то чтобы поверил княжичу, а даже заподозрил подвох — мало ли какие развлечения бывают у породистых отпрысков, — но деваться ему всё равно было некуда, так что, махнув рукой, он взял лошадку под уздцы и поспешил за юношами. Так и вёл возок позади них до самого торга, не решаясь догнать друзей, расспросить молодого князя о его задумке.

Торг, как и весь город, ещё только рождался, купцы вставали, где придётся, люди толкались, подолгу разыскивая нужный товар, а староста безуспешно пытался упорядочить стихийное бурление. И хоть железные и скобяные ряды сложились одними из первых, к удивлению обоих спутников, Борис повелел купцу двигаться дальше, к майданчику, где по большим праздникам развлекали народ скоморохи, а теперь, по случаю буднего дня, паслись боярские козы.

Торговать в этом месте не позволялось, о чём Пётр и напомнил Борису, когда увидел, что приятель намерен здесь встать, но тот отмахнулся только.